(!!!) Копия! Первоначальное место публикации - xevol.org.ru. Не ищите на этом форуме людей и постов, на которые я ссылаюсь в статье. Читать как отрывок из дискуссии

Очень интересно было почитать твою статью. Во многом, я представляла Синистера похоже, но некоторые фразы для меня открытием - новым взглядом, за которым открылся более глубокий персонаж, чем тот, которого я привыкла видеть.
Мне кажется, отношение  зрителей к Синистеру может быть гораздо более разнообразными  и даже полярным, чем  к персонажам, пусть даже неоднозначным и противоречивым, образ которых старательно раскрывался от серии к серии. Дело в том, что Синистер при своем появлении производит сильное впечатление обычного плоского злодея, что просто стремится к мировому господству, банально иронизирует на тему слабости противника, называется «страшным» именем, замышляет очень каверзные планы по порабощению всего живого, единственная сюжетная цель которых – дать повод поборникам справедливости показать свое мужество.   Действительно, если смотреть сериал с начала, то кажется, что всесильный мутант, которого он так стремится создать, нужен ему лишь для утверждения собственного господства, удовлетворения жажды власти, которая, по определению, ничем, кроме как алчной натуры и детских комплексов, объясняться не может. Так кажется сначала… И какое-то время я сама считала этот образ не самым достойным в ряду колоритных личностей саги. Но серия про молодость Эссекса сильно изменила мое впечатление.  За (казалось бы) ясным портретом начали проглядывать иные, глубокие, даже отчаянные мотивы. Непонятый ученый, что перешагнул черту дозволенного во имя всесильной науки… В этом действительно очень много от историй, подобных «Франкенштейну». 
   В знаменитом романе монстр – порождение гениальной мысли – разрушает жизнь своего творца. И в истории Эссекса монстр одерживает верх, только, как ты верно заметила, монстром становится он сам. Но не так, как Джекил - а лишь для окружающих, для себя он - не монстр, он не борется с собой. Не думаю, что у него имеет место раздвоение личности, скорее он целостен, просто его человеческие качества отмерли за ненадобностью - что хорошего они ему вообще когда-либо приносили? Но подобно Франкенштейну он, измененный, обречен на одиночество, вернее он сам себя на него обрекает. А во имя чего?  Бесконечной веры в торжество человеческой мысли? Но ведь в людей он не верит, более того, считает их низшей расой. Но не так, как Магнит: идеи последнего материальны, нужно лишь выбороть им право на жизнь. Синистер же расчищает территорию под поколение,  которое существует лишь в его мечтах.  Если он – поклонник евгеники, сторонник идеи о высшем существе, то разве не должна для него современная реальность мира мутантов быть раем на земле, воплощением его мечтаний? Ничего делать не надо – природа сама доказывает неравенство человеческих генов, порождая существ колоссальной силы. Теория Дарвина буквально взбесилась, появилась молодая кровь, начинается борьба за выживание между старой и новой природой человека. Эссекс не может не понимать, что стоит на пороге эволюционного скачка, соизмеримого с тем, когда рыбы вышли на сушу или ящеры поднялись в небо. Если Магнит в открытую объявляет о естественном превосходстве homo superior,    то Эссекс, сотню лет занимающийся генетикой, должен понимать, какое огромное значение имеет это время перемен! И он понимает – и использует это в своих целях: ищет новый генетический материал. Свершившееся чудо не вызывает  у него восторга – ему нужно свое, собственное, взлелеянное в пробирке! 
   Может быть, он превосходил многократно уровень своей эпохи, может точно также он превосходит по видению и современное поколение? Может он предвидел появление армий мутантов, и они сами для него – прочитанная книга, он жаждет перехода на новый уровень? Тогда во имя чего? Вряд ли ради признания – слишком велика пропасть между ним его потенциальными слушателями. И он не может не отдавать себе отчета в том, что человека, способного оценить его труды, возможное, не будет. Хотя детское желание быть хотя бы кем-то услышанным действительно может сказываться… Но тогда в его случае, оно приобрело садистский характер от противного: «Не пойдешь – поведут поневоле», т.е. те, кто отвергает его теории, поймут их действенность на собственной шкуре. Может быть…. Но не думаю, что люди в его понимании  достойны таких трудозатрат.
Причина его фанатизма не в том, что он борется с невежеством людей, а в том, что он бросил вызов самой матушке-природе. Той, в чьи неумолимые законы естественного отбора он верил, той, чью жесткость он защищал и оправдывал перед лицом толпы, яростной от страха перед неизведанным. Он мощь природы понял глубже Дарвина  - ученик превзошел учителя!  Он подступал к природе благодаря науке – и считал, что имеет на это право, потому что отдал этому делу жизнь. Это – как принадлежность к некоему таинству, ключ к которому – не только одаренность, но и бессонные ночи, горечь разочарований, ломка стереотипов…. .  И вот, когда он уже вроде как непревзойден, когда может среди людей считать себя равным Богу,  матушка-природа иронизирует над его гордыней,  порождая мутантов, которые без  какого-либо гениального вмешательства, превосходят его самые смелые планы. Они, ничего не сделавшие ради этого, ничем не пожертвовавшие!   И они смеют судить его, стоящего у истоков их самобытности! Ощущение примерно такое же,  как если бы отец, делу которого ты посвятил всю жизнь, вдруг завещает все непутевому и недостойному брату.  Как если бы рядом с тобой, честным трудягой, что всю жизнь копил на дом, вдруг кто-то выиграл его в лотерею.
  И тогда Синистер решает доказать природе, что истинный шедевр творения – за ним. Теперь он скорее не ученый (ученому подобает кропотливое изучение предмета), он – игрок, что на партию вызвал естественный отбор. Эссекс поставил цель практически недосягаемую – а как иначе?  Не признавать же, что все, что ты делал до сих пор, прекрасно растет и развивается само по себе. И его ничто не остановит, потому как самое страшное – признаться самому себе в собственной беспомощности (по крайней мере, для ученого с  такими амбициями) – это хуже непонятости обществом.  Как когда-то его спровоцировал его первый кумир – Дарвин, так теперь его вынудила природа, наука – его второй кумир, его вечный идол. Не доказав природе, что он способен на большее, он более никогда не сможет сравняться с ней – а ведь именно это лежит в основе его мировоззрения, воспитанного на благодарной почве смелых до безумия научных идей викторианской эпохи.
Синистер являет собой пример экстремальной научной гордости (или гордыни?). То чувство, которое заставляет нас изощряться на тему «красивого» или нестандартного решения научной задачи, доведено у него до абсурда. Интересно, появись в мире равный ему генетик, возненавидел бы он его? Мне кажется, что зауважал бы… Может, убил бы, но признавая. Он оценивает всех по разуму: тот, кто этим разумом не обладает, для него – пустое  место.  А что делают с пустым местом, когда оно начинает мешать своими нравоучениями?  Уверена, что вины он за свои опыты точно не ощущает – он принадлежит идее,  по амбициозности превосходящей любую мораль.   И всех остальных он считает глупцами, которые берутся судить о том, чего сами никогда не испытывали. Мораль ему может быть противна не только потому, что когда-то он сильно пострадал от ее влияния на настроение толпы, но и потому что по сути своей она – антинаучна. Эссекс, как истинный ученый, не принимает ничего на веру и свысока смотрит на людей, которые чужие мысли выдают за свои убеждения. А ведь Эссекс – истинный ученый по темпераменту!  Это же подумать только, какой колоссальной волей нужно обладать, чтобы сто лет искать решения, проводить бесчисленные (безрезультатные, увы для него, к счастью для мира!) опыты и не сломаться!  И каждый раз – жизнь на кону, потому как без своей идеи он себе жизни не представляет. А если у его задачи нет решения?  От таких сомнений может спасти лишь фанатичная вера. Она же приводит к окончательному разрушению всех моральных рамок. Он не стремится принести кому-то специально боль – он просто спасает себя.  Оправдывает то, что в какой-то момент, вопреки своей эпохе, нашел в себе силы поверить в почти невозможное.  И ненавидит таких, как Ксавье, потому что они несут в себе угрозу его поражения. А вернуться к жизни нормальной уже никогда не сможет, потому как для этого должен умереть ученый внутри него, а этому ученому очень хочется жить…  Потому что он уже вкусил запретный плод знаний, он уже не откажется от перспективы. На эту тему Гюго очень точно сказал про иного, но во многом похожего персонажа  «И если с течением времени в познаниях Клода Фролло разверзались бездны, то такие же бездны вырыли годы в его сердце». Хоть это было сказано о более раннем времени, чем викторианская эпоха, образ ученого-фанатика, дерзнувшего обратиться к высшим, неосязаемым, а потому отвергаемым обществом, материям, всегда был похож.
Со времен свой молодости Эссекс мало изменился. Был инфантильным (безответственным в плане последствий своих занятий) - инфантильным он и остался! Для него конечной целью является создать сверхмутанта – а дальше? Что если его монстр окажется вне повиновения? Не думаю, что он задается подобным вопросом. Потому что, как только монстр Франкенштейна сделает первый вздох, его хозяину больше нечего будет хотеть – победа над природой одержана, он все себе доказал… А остальным… пусть доказывает его детище.
Подводя итоги, скажу: как ученого я его понимаю. И искренне им восхищаюсь. Как человека… он уже слишком далеко отошел от понимания человеческого. Того юного ученого, в котором разочаровался его кумир, мне жаль, но дальше… Хищников не жалеют. А жертвой его назвать тоже язык не поворачивается, разве что жертвой собственного разума и собственной дерзости.  А еще мне нравится его честность. Не играется в мораль и милосердие, не сворачивает в ужасе с пути – одержимость, да, но одержимость, не скрытая маской.
Что реально вызывает у меня во всей этой истории сожаление, так это то, насколько все же нестабильна, гиперболизирована проблема противостояния науки и морали. Умей обе стороны просчитывать последствия – и они смогли бы ужиться друг с другом. Но наука, какой она предстает перед обществом – сродни наркотикам – она выводит своих слуг на опасную дорогу, она посягает ан Бога. А общество с точки зрения передовой науки – как дикий человек, что отказывается от таблетки аспирина, предпочитая жевать бесполезный при гриппе, но такой знакомый корешок. В викторианскую эпоху разрыв между мнимыми перспективами ученых и готовностью общества принять их идеи был больше, чем сейчас. Но он сохраняется. И никакое просвещение не в силах этому помочь, потому как оно всегда отстает и сглаживает особо острые проявления передовой мысли. И это правильно. Общество – это демпфер. Вот только иногда демпфер спружинивает и даже резонирует своим страхом. Что, собственно, и породило Эссекса, каким мы его знаем.   
Примерно так я понимаю образ Синистера. Откровением в твоей статье для меня стало объяснение его имени – я никогда не понимала, как такая гениальность может сочетаться с таким примитивным подбором прозвища. А твое объяснение очень правдоподобно – «хотите, люди играться – играйтесь в хороших и плохих,  я все равно выше этого». Абсурд ради иронии над абсурдом.
В общем, повторюсь, читать было очень интересно. Спасибо за такой тщательный анализ. И прости, что так долго отвечала, просто реально не было времени.